Музыка и песни Pekarsky Percussion Ensemble / Ансамбль ударных инструментов под управлением Марка Пекарского

Романтическое фортепиано – это всегда инструмент-одиночка, инструмент-лидер. Только закат романтизма и наступление антиаристократического ХХ века делают его инструментом-тружеником, способным работать в коллективе себе подобных. Слаб звук одного-единственного деревянного молоточка, бьющего по струне. Но одновременно с ним бьют еще десятки и сотни таких же, как он, и их звон усиливается грохотом барабанов, литавр, треском ксилофонов, завыванием сирен. Такой видели новую роль фортепиано композиторы двадцатых годов. Наиболее радикальные композиции того времени были созданы для механических фортепиано. Безжалостно вытесненные радио и пластинками, эти монстры на пневматическом ходу доживали свой век на складах и в музеях, пока интерес к механической музыке 20-х годов не возобновился с новой силой. Главное достоинство механического фортепиано – это абсолютная воспроизводимость результатов при полном отсутствии творческой личности, которая вносит ненужные эмоции и пошлый романтический субъективизм в слаженный процесс работы восьмидесяти восьми молоточков. Более того, механическое фортепиано может сыграть то, для чего этой творческой личности потребовалось бы десять рук. «Механический балет» Антейла явился своего рода tourdeforce той далекой от нас, еще доэлектронной музыки машин. Уже двадцать лет спустя совершенно по-другому ведут себя четверо пианистов у Фелдмана, который дает им возможность максимально расслабиться после десятилетий ударного труда. Пьеса Мартынова, написанная специально для данного концерта, вновь возвращает нас к воспоминаниям о трудовых буднях «Свадебки» и «Механического балета».

28 февраля 1830 года в Вене из-за ранней весны в горах было страшное наводнение. Ревущая вода Дуная забивала куски льдин в первые этажи и подвалы, по улицам плавала домашняя утварь. Промокшие и окоченевшие люди прятались от наводнения в церквях – больше было негде. Ущерб от наводнения был громаден. Но Вена находила в себе силы веселиться даже в самых отвратительных обстоятельствах. Начались благотворительные балы и концерты. 4 апреля состоялся благотворительный концерт, на котором четверо знатных дам исполнили новое сочинение Карла Черни, которого мы все знаем, как автора детских этюдов и сонатин. Да, этот знаменитый педагог своего времени был учителем Ференца Листа. Он сам в свое время учился у Сальери и Бетховена и впервые исполнил Пятый концерт своего учителя. Но его собственные композиции «для взрослых» давно забыты всеми. Фантазию, написанную Черни для благотворительного концерта 4 апреля 1830 года на темы популярных оперных мелодий Россини, Обера и других авторов, также следовало бы, наверное, забыть, если бы не уникальный состав, для которого она написана.

Мортон Фелдман – один из крупнейших представителей американского послевоенного авангарда. Как и Кейдж, он задумался не о технической стороне дела, а о самой сущности музыки как искусства раньше, чем авангардисты Европы. Элемент случайности и неожиданности в процессе возникновения и исчезновения звука, роль тишины в процессе слушания и вытекающее из этого сотворчество слушателя и композитора, всего лишь «подталкивающего» его к собственной медитации – вот основные мотивы творчества Фелдмана. Композиция для четырех фортепиано, созданная в 1957 году, основана на том, что четыре пианиста играют одни и те же аккорды и отдельные звуки в разных темпах и ритмах. «Начальный аккорд исполняется совместно. Длительность каждого звука выбирается исполнителем. Все такты медленные и не обязательно одинаковые. Динамика тихая, с минимальнойаттакой…» - предписывает Фелдман музыкантам.

Владимир Мартынов написал свой «Листок из альбома II» специально для исполнителей, принимавших участие в данном концерте. Сочинение это представляет минимализм Мартынова в исключительно чистой и строгой форме. Первоначальная мотивная ячейка расширяется и выливается в моторное, энергичное развитие. В кульминационный момент вступает тема – автоцитата из сочинения 1982 года «Осенняя песня» (там ее поет чистый мальчишеский голос на слова «Осень наступила, высохли цветы»). Здесь эта тема, однако, не поется, а буквально «выколачивается» из инструментов, забивается наложенными друг на друга аккордовыми кольцами четырехголосных канонов. Тональный и общий планы пьесы схожи с сочинением Мартынова для фортепиано соло «Стена-сообщение», а название отсылает к одному из первых минималистских опытов композитора, появившемуся еще в 1976 году.

Американский композитор и пианист Джордж Карл Иоганн Антейл не очень скромно говорил о себе: “Я единственный композитор, родившийся в Америке, к которому в другой стране отнеслись как к сенсации. Я не хочу сказать, что я последний, но я всего лишь первый”. Чтобы поддержать имидж “футуриста и террориста”, на своих европейских концертах он вынимал из кармана кольт и клал его на рояль. Вот названия его ранних фортепианных сочинений: “Соната аэроплана”, “Дикая соната”, “Механизмы”, “Смерть машин”. Стравинский, кумир молодого композитора, познакомил его с пианолой, что послужило импульсом к созданию главного произведения тех лет, — “Механического балета”.

Материал “Механического балета”, стал складываться еще в Берлине в конце 1922 года. Тогда это сочинение носило название “Послание на Марс”. По приезде в Париж этот материал был использован для реализации идеи, принадлежавшей поэту ЭзреПаунду. Это должна была быть музыка к фильму, созданному средствами абстрактной живописи. В создании фильма принимали участие художник ФернанЛеже, а также операторы ДэдлиМэрфи и Мэн Рэй. Однако проблема синхронизации изображения и музыки тогда еще не была решена, и фильм, ставший сегодня классикой авангардного кинематографа и музыка Антейла стали отдельными, пусть и очень крупными событиями культурной жизни ХХ столетия. В исполнении «Механического балета» предполагалось участие шестнадцати играющих в унисон пианол, синхронизируемых с помощью специального электропульта. Вторая версия однозначно предполагает 4 разные “партии” пианол. Одновременно с этим были задействованы силы двух пианистов, а также трех ксилофонов, четырех больших барабанов, тамтама, электрических звонков, трех пропеллеров разной высоты и сирены. Пианола выступает здесь, по Антейлу, в качестве «сольной партии, пульса Механического балета». Трактуется она здесь не как мелодический или гармонический инструмент, а преимущественно ударный. «Живые» ударные инструменты связаны с ней воображаемыми ниточками, как в театре марионеток. Пианола стреляет канонадами аккордов по тридцать тонов в каждом, в синкопированном ритме регтайма. Повторения ее тирад – чисто механической природы, количество повторов доходит до невероятных, появившихся в музыке задолго до Райли и ЛаМонт Янга чисел вроде полутораста: повторы одной фразы занимают более двух с половиной минут! Одновременно с этим в композиции присутствуют паузы, также протяженные, до двадцати секунд – и это за тридцать лет до Кейджа и Фелдмана! Европейская публика на парижской премьере неистовствовала. Вот он, музыкальный пророк будущего машинного века, прибывший из-за океана! Американскую премьеру «Механического балета» ждал, к разочарованию автора, полный провал. Больше к сочинению музыки для механических инструментов Антейл не возвращался.

Федор Софронов