Klavier- und Cembalomusik

На 11 - 13 дисках серии "Наследие Марии Юдиной" мы находим великолепные интерпретации Моцарта, Мусоргского, Прокофьева; большая часть записей хорошо известна, но есть и менее известные или вообще впервые изданные. Временной диапазон записей - 20 лет, от 1948 до 1969 года; это большой блок произведений Баха, два концерта и рондо Моцарта, пьесы Прокофьева, сонаты Метнера, редко исполняемые пьесы На этом диске представлены юдинские исполнения жемчужин музыки Моцарта - Рондо ля-минор и концертов ре-минор и ля-мажор - это совершенно особый мир. Какой интимности и затаённости приглушённых чувств достигает Юдина в Рондо, какая тончайшая нюансировка и высочайшего вкуса rubato в произнесении каждой фразы! Какое эстетическое наслаждение слушать эту высокую, полную грусти поэзию! Невольно вспоминается, как Мария Вениаминовна в своих концертах читала на бис стихи Гумилёва, Ахматовой, Пастернака… Концерты Моцарта восхищают юдинской волей, законченностью интонирования. Рояль чутко отвечает на каждое прикосновение. Это не тот красивый звук, о котором обычно говорят - "поёт", нет, у Юдиной рояль говорит, это, скорее, речитатив, декламация, когда каждая интонация гибка и выразительна. Вслушайтесь в первую тему концерта ре-минор: с вами говорят, вам разъясняют сказанное прежде, вас заставляют прислушаться к самому важному (знаменитая фермата на самой верхней ноте, вызывающая шок у некоторых моцартоведов). А как с вами разговаривают моцартовские пассажи, фигурации, арпеджио, украшения! А какой гневный напор темы финала в концерте ре-минор, поистине юношеский задор финала ля-мажорного концерта, необычайно стремительного! Слушать сейчас эти бесценные интерпретации, записанные в разные годы, в разных условиях, не всегда хорошо сохранившиеся технически и, что особенно важно, - без визуального, почти гипнотического восприятия М.Юдиной за роялем - особенное, ни с чем не сравнимое ощущение! Виктор Деревянко, ученик и друг М. Юдиной, профессор, директор инструментального департамента Школы музыки им.Бухмена-Меты при Тель-Авивском университете.

Кажется, что многое в жизни и в музыке Шнитке определили два его убеждения. Одно из них он очень точно высказал в статье об Эдисоне Денисове. Рассуждая о том, что такое музыкальный талант, Шнитке пишет: «здесь дело решается […] прежде всего готовностью к крайнему напряжению, приводящему к умножению сил, к «превышению самого себя». Конечно, самого себя не обгонишь, природные способности ставят непреодолимую преграду. Но как много значит догнать самого себя!». Другое убеждение Шнитке приводит к так называемому эффекту «поверхности бархата»: его сочинения обладают неявной глубиной, не доступной первому взгляду, раскрывающейся лишь постепенно. У Шнитке это было именно сознательным стремлением что-нибудь в музыке «спрятать»: «Мне очень интересно писать сочинения, где не все лежит на поверхности, – признавался он. – Я пришел к выводу: чем больше всего в музыку «запрятано», тем более это делает ее бездонной и неисчерпаемой». Этим высказыванием композитор обрек нас на поиск, и теперь уже никак нельзя отделаться от вопроса, возникающего в связи с каждым его произведением: что же, все-таки, здесь «запрятано»? Ответ, к сожалению, будет всегда предположительным и неполным – но раз уж нам дано указание искать, вряд ли следует пренебрегать им. Спросите поклонников, что нужно послушать, чтобы узнать «настоящего Шнитке». Одни посоветуют симфонии, другие – камерную музыку, третьи – Concerti grossi, но никто не назовет фортепианные сонаты и пьесы. Они немногочисленны, нечасто звучат на концертах – и потому мало известны. Но соприкоснувшись с этой музыкой, обнаруживаешь и в ней «самого настоящего Шнитке»: почерк его узнается сразу, и сразу возникает два острых впечатления: крайней напряженности – и скрытой в подтексте тайны. Фортепианные сонаты – поздние произведения; они были созданы с интервалом в два года: Соната №1 в 1988, посвящена пианисту Владимиру Фельцману; Соната №2 в 1990, посвящена жене композитора, пианистке Ирине Шнитке; Соната №3 – в 1992, это одно из последних произведений Шнитке. «Импровизация и фуга» – цикл, созданный гораздо раньше, в 1965-м, по заказу Министерства культуры: приближался конкурс им. Чайковского, и композиторов просили написать что-нибудь для участников. По неясным причинам пьесу Шнитке на конкурсе никто так и не сыграл, но в дальнейшем ее не однажды исполнял, например, Владимир Крайнев. По словам автора, эта вещь написана «без особых претензий: виртуозное полифоническое произведение со схемой, вполне характерной для пьес подобного рода; речитатив и ария, импровизация и фуга». Автор немного лукавил: произведение во многом нетрадиционно. Шнитке и сам это признавал; однажды, рассказывая о фуге он сказал, что строение ее свободно: «Я даже не знаю, сколько в ней точно голосов. Это скорее моторное сочинение с контурами фуги, нежели она сама». Темы Lento в Сонатах №1 и №2 тоже необычны. В Первой сонате медленная одноголосная мелодия создана из монограмм Владимира Фельцмана и Альфреда Шнитке: на фамилию F- e- ltsman указывают ноты f и e (фа-ми), на фамилию S- c- h- nittke – ноты es, c, h (ми бемоль-до-си). А имена обоих музыкантов, по-видимому, зашифрованы одними и теми же звуками: Vl- a- d- imir, A- lfre- d, в обоих есть a и d (ля и ре). Постепенно вырисовывается мелодия, сплетающая оба имени и обе фамилии: a- d- es- c- h- f- e. Она становится сквозной темой сонаты, проводится во второй части и завершает четвертую. Сказанное в Первой сонате как будто уточняется в остальных – Третья просто кажется ее тенью. Игорь Четуев говорит об этом так: «В Первой все еще живо. А Третья – из другого мира, «с того света», она уже мертва. Это отсутствие времени, отсутствие ощущений. Потом – какие-то галлюцинации, очень короткие, переходящие в истерику и невероятный страх». Если Первая соната открывается монограммой-шифром, то в начале Третьей нам явлена «пра-материя»: как из чрева земли поднимается одноголосная хроматическая гамма (звуки идут подряд, как они расположены на рояле; это еще не музыка, это материал – то, из чего следует сочинять, сырая глина, которой пока не коснулся скульптор). Прислушавшись, в последних частях обнаружим и отголосок загадочной хоральной темы из Сонаты №2 – та же мелодия звучит в том же ритме. Что слышал Шнитке в этой музыке? Все три сонаты заканчиваются однозначно трагически. Первая обрывается безумным кластером, словно рвущим струны рояля; Вторая – безнадежно гаснущим хоралом; Третья – взвинченным, перепуганным пассажем, без вести пропадающим в последнем аккорде. Кажется, что, взглянув на три эти произведения, Шнитке мог бы сказать словами Георгия Иванова: «Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженье. Я верю не в непобедимость зла, а только в неизбежность пораженья». Эти сонаты не случайно звучат так редко: в их «летейские воды» нелегко проникнуть. Мир Шнитке, как Солярис, испытывает входящего, и не каждого пускает внутрь. Но, однажды поняв эту музыку, однажды поддавшись ее стремлению, уже не возможно вернуться к прежней точке равновесия; вопросы, заданные композитором, продолжают жить в тебе и настойчиво требовать ответов – так, словно они непосредственно тебя касаются. В какой-то момент обнаруживаешь, что загадка эта действительно твоя собственная, во всяком случае, ответ находится где-то внутри, а не снаружи. Как сказал Владимир Фельцман, «музыка Шнитке приводит тебя к самому себе». Анна Андрушкевич Буклет диска "Alfred Schnittke. Complete Piano Sonatas. IGOR TCHETUEV"

K. 1, 3, 8, 9, 11, 17, 24, 25, 27, 29, 87, 96, 113, 141, 146, 173, 213, 214, 247, 259, 268, 283, 284, 380, 386, 387, 404, 443, 519, 520, 523

Prelude op. 84, 3; Rigaudon op. 55, 6; Les Sylvains op. 60; Valse-Ballet op. 112; Inquietude op. 87, 3; Arabesque op. 61; Valse brillante Nr. 3 op. 80; Klaviersonate op. 21; Album des Enfants op. 123 & 126 (Ausz.);Le Passe op. 127, 3; Serenade espagnole op. 150; Valse Nr. 4 op. 91; Cortege op. 143

Werke von Chopin, Liszt, Beethoven, Mozart, Schubert, Nyman, Ravel, Gershwin, Satie, Debussy, Tschaikowsky, Dvorak, Bach / Kempff, Rubinstein, Daquin u. v. a.

8 Nocturnes; Suite in C; Promenades; Pastourelle aus "L'Eventail de Jeanne";Villageoises; Feuillets d'Album; 3 Intermezzi; Valse; Bourree au Pavillion d'Auvergne

Bach: Präludium & Fuge BWV 532 +Beethoven: 32 Variationen WoO 80 +Weber: Klaviersonate Nr. 2 +Liszt: Rhapsodie espagnole +Prokofieff: Visions fugitives op. 22 Nr. 1, 3, 5, 11